Михаил Веллер МОНГОЛЬСКОЕ КИНО
Было время - все кинозалы Советского Союза были оснащены цитатой из
Ленина - золотом по алому: «Из всех искусств для нас важнейшим является
кино». Народу было неведомо авторское окончание сентенции: «…ибо оно
одно вполне доходчиво до малограмотного пролетариата и вовсе
неграмотного крестьянства». Вторая половина поучения, как оскорбительная
для победившего класса-гегемона, была отрезана бережными хранителями
ленинизма. А вот для той самой доходчивости. Так кастрируют быков или
коней для большей пользы в хозяйственной работе. Не торопитесь
завидовать посмертной славе гениев.
И польщенный произведенной над ним операцией народ, уважительно ходя в
кино, радовался значительности своей кинозрительской роли. А начальники,
лидеры, партийные секретари и прочие вожди в масштабах от вселенной до
дуршлага, тужась, изготовляли ему духовную пишу. «Ленин в Октябре»,
«Член правительства», «Партийный билет», «Если завтра война», «Человек с
ружьем», «Секретарь райкома», «Подвиг разведчика», «Подпольный обком
действует», «Бессмертный гарнизон», «Три танкиста», «Четыре танкиста и
собака», «Истребители», «Торпедоносцы»… Партия - тогда еще не «Единая
Россия», а просто - Партия, она же Коммунистическая Партия Советского
Союза, - заботилась о важнейшем искусстве всерьез.
Маститый кинорежиссер имел статус олигарха. Денег отваливали из
казенного кошта немерено. Когда Запад увидел Бородинскую битву
Бондарчука в «Войне и мире», у Голливуда похолодело в животе: когда-то у
Наполеона было меньше солдат. Путь к экрану будущие звезды прогрызали
зубами, преодолевая тошноту в нужных постелях и на партийных собраниях.
Художественные советы и приемочные комиссии бдели тщательнее
контрразведок. Вырезали, выстригали, выбрасывали, запрещали и клали на
полки. Режиссер была второй по смертности профессией после шахтеров.
Стенокардия называлась режиссерский геморрой.
Но фильмов было до фига-а. Отошла сталинская заморозка, вкачали бабло в
благо советского народа строителя коммунизма, и стали выпускать сотни
фильмов в год. Иностранщина была редкостью; исключением! Хавали родное,
и навоз был усеян жемчужинами! Курочка по зернышку клюет, а весь двор в
дерьме.
И вот это родное стало приедаться. Партийное целомудрие как-то
отягощало. Дети в кино рождались от поцелуев. Тело в купальнике
приравнивалось к сексуальной сцене, а сексуальная сцена - к
антисоветской Диверсии. Кинопограничнйки с овчарками ничего подобного
близко к экрану не подпускали.
Н- ну, разве что иногда в иностранном кино, чтоб показать растленность
их падших нравов… ну, и намекнуть, что мы не чужды широкой терпимости
даже в этом… Когда Бриджит Бардо спиной к залу вставала из ванны, ряды
очей незрячих пучились от невозможности этой картины! Когда обнаженные
плечи Трентиньяна и Анук Эме двигались в такт над одеялом -влюбленные
пары в темном зале стеснялись смотреть друг на друга; это было
беспрецедентно, степень откровенности сладко шокировала…
читать дальшеСвоих фильмов было завались, но по части клубнички больше все предлагали
вывоз удобрений на поля и выплавку чугуна. И многочисленные
внугрисоюзные и международно-социалистические (полумеждународно…)
кинофестивали убаюкивали, усыпляли и заставляли грезить в темном зале
совсем о другом. Моральная цензура довела воздержанием и намеком
потентный народ до того, что ритмичный вход поршня в цилиндр вызывал
циничный гогот подростковой аудитории. Да-да, это вам не реклама
прокладок, когда вся семья мирно ужинает перед телевизором.
…И вот Ташкент, и жара, и плов, и тюбетейки, и речи, и такой
азиатско-социалистический международный кинофестиваль. Оу йес! Фильмы в
те времена были хорошие, плохие и китайские. Эти просто боролись за
надои в кооперативе и говорили голосами будущих аргентинских мыльных
опер. Мыло про борьбу с воробьями и гоминдановцами.
А также вьетнамские, северокорейские, монгольские, египетские и
сирийские. А наши-то гении! - шедевры таджикские, узбекские,
туркменские, киргизские и казахские. Надо заметить, что расизм в СССР
был скрыт не слишком старательно и носил чаще форму добродушной иронии.
Типа: «Этих рок-звезд мы объелись, но вот когда вышла ваша обезьяна в
полосатом мешке и стала играть на лопате - вот это было да! »
А в жюри сидят московские товарищи вполне правящей национальности и
культурной ориентации. Нет-нет, смуглые там в президиумах представляют
большинство, но это большинство все больше расположено по периферии плюс
один-два в центре, как цветки в клумбе. А руководящее ядро - наши
московские товарищи с ленинградским и минско-киевским подкреплением.
И смотрят по пять фильмов на дню. Ужас! Как тут не пить? И пьют, и
вступают спьяну в дикие связи, пропадают в городе, теряют копии,
растрачивают командировочные и икают в президиуме; и все это вместе и
называется кинофестиваль.
От скуки свело судорогой те маленькие мышцы, которые поддерживают веки
над глазами. Глаза бессознательные. Лицо обвисло вниз, как у спаниеля
или Героя Советского Союза летчика Анохина под восьмикратной
перегрузкой.
Показ фильмов сопровождается, естественно, синхронным переводом на
русский. По загадочному закону природы: чем хуже и скучнее фильм - тем
гаже и дебильнее делается голос переводчика. Интеллигентные люди с
высшим университетским образованием вдруг начинают лживо гундеть,
бухтеть и жужжать, как трансформатор, который сверлят бормашиной.
Каверзная причина в том, что переводчик тоже человек, и если ему что-то
сильно не нравится, его эстетическое чувство оскорблено, он презирает
свою долю и оплакивает судьбу, и эти вибрации подсознания изменяют голос
до непереносимой мерзости. И вот такими голосами они читают перевод
фильма. И все понимают, что смотреть и слушать этот ужас - грязная
тяжелая работа, и большие деньги членам этой посиделки платят не зря. То
есть объем и тяжесть работы мерится степенью накопленного отвращения к
ней. Это вообще по-нашему.
Короче, в аппаратной очередной монгольский кир-дык. Ала-башлы. Жюри
профессионально засыпает с момента наступления темноты. В зале пусто,
как на палубе авианосца.
А переводчика - нет!
Ну, обычный момент, остановили ленту, побежала искать. Что-то долго.
Тоже бывает. Оргзадержка.
Но в президиуме жюри сидят сегодня особенно серьезные товарищи. Из
Министерства культуры. И так далее.
Прибегают девочки с тугими фигурками, как любят руководящие товарищи, и
шепчут панически. Нет нигде монгольского переводчика. Не то кумысом
залился, не то монголку себе нашел в недобрый час, не то барана встретил
и принялся рефлекторно его пасти. А только монгольское нашествие на
Ташкент терпит фиаско. При Чингиз-хане давно бы сломали такому
переводчику хребет.
Н- ну… Кидают клич -кто может заменить? В сущности, все монголы братья,
причем русским, их в школе учат, пусть режиссер и переводит, где он?
И - ах! Монгольская группа еще не приехала. А режиссер вообще летит из
Берлина. Перестановки в программе. Это вообще внеконкурсный показ.
Заменять фильм? А для другого где переводчик, а где группа, а где кто? …
Рабочая суета: мечутся наскипи-даренно и сулят смерть друг другу.
Мысленно взорвали Монголию. Свет зажигается и гаснет.
Висит клич. Все переводяги братья. Про грудь и амбразуру. И одна тугая
девочка с карьерным хотимчиком в честных глазах говорит застенчиво: а
давайте Володю Познера попросим… я могу попробовать его найти…
Это сегодня старый лысый Познер начальник Телеакадемии и навяз в экране.
А тогда молодой волосатый Володя был статный красавец на все случаи
жизни. И профессиональная легенда парила над ним, как орел над
Наполеоном. Мама у него еврейка, папа француз (или наоборот), дедушка
американец, бабушка русская, гражданства французское/американское,
советское, швейцарское и еще одно, и говорит он свободно на французском,
английском, немецком, испанском, арабском, еврейском, а на всех
остальных читает без словаря и объясняется на бытовом уровне. Человек
фантастической биографии: жил в Третьем Рейхе, в Алжире, в деголлевской
Франции, в Америке, и везде работал на радио и телевидении на местном
языке. Папа у него был советский разведчик, а мама левая
интернационалистка (или наоборот).
Девочки стучат каблучками и стреляют глазками вдоль коридоров и
кулуаров, щебеча и придыхая про «Эколь нормаль» и «Стэнфордский
университет», возвращение европейских коммунистов на родину пролетариата
и редакцию международной пропаганды московского радио. Конец всему!
Биография Познера действует на поклонниц, как валерьянка на кошек.
И они выскребают снисходительного Познера из сусека, пропитанного
веселым запахом местных напитков и женских духов. Монгольский? отчасти!
как откуда? я не говорил? - полгода работал в Монголии от Си-би-эс, язык
несложный, американцы за него надбавку платили, а китайский еще в
Харбине, с родителями жили, близкие языки. И рослое тело волокут на
девичьих плечиках вдохновенно и пристраивают за пульт. Пусть блестящий
московский журналист и феномен подработает переводом. Тем более эта
фигня на одну прокрутку.
Отмашка, луч аппарата, и в темноте Познер включает свой обаятельный
мужественный радиобаритон.
А на экране - бескрайняя монгольская степь, переходящая уже вовсе в
бесконечную пустыню Гоби. Стадо овец - как горсть мышей на футбольном
поле. Юрта, дымок. Пастух верхом на лошадке, которую в Англии называют
пони, только эта лохматая. Лицо пастуха - молодое, вдохновенное,
юно-героическое. И с протяжной дикой тоской и заунывной страстью он
поет: горловые рулады:
- Любовь настигла меня в жаркий день. Она сладка, как чистый ручей. Нет
выхода печали моего сердца. Вдалеке таюсь от людей. ARtkad «Это ж надо,
- тихо делится в темноте один из руководящих товарищей. - Прямо японские
танки… или хуйку…» В общем, ценитель восточного искусства.
Пастух поднимает к себе в седло ягненка, рассматривает его, дует в
шерсть, целует в милый ягнячий носик и отпускает со словами:
- Ах, не тебя бы я хотел так целовать! … - переводит Познер своим
приятным баритоном, но с той особенной механической ровностью интонаций,
которая свойственна в кино синхронистам, все внимание которых занято
переводом смысла, а на эмоции и интонации сил и времени уже нет.
Из-за сопки выезжает крошечная далекая фигурка и медленно превращается
во встречного всадника. Этот постарше, лицо резче, вид серьезный. Явный
степной руководитель.
Поравнявшись, они обнимаются, не сходя с седел, и младший говорит
радостно:
- Как я истосковался, пока тебя ждал!
А старший, улыбаясь в морщины, отвечает:
- Я считал минуты до нашей встречи!
На следующем кадре младший загоняет овец в загон и кричит во все горло:
- Вернулся мой дорогой друг! Вернулся мой дорогой друг!
Эта горячая дружба немного забавляет не успевших уснуть зрителей.
Все-таки эти монголы очень наивны в своем социалистическом оптимизме.
Младшие братья, чего взять.
Два наших пастуха сидят и пьют чай у костерка. Старший прихлебывает и
говорит:
- Горяч, как твой поцелуй. Младший отхлебывает и говорит:
- И жжет внутри, как твои ласки.
??? У зала исчезает как-то желание спать. Люди медленно осваиваются с
услышанным. Фразы в контексте… нетрадиционны. Налицо асинхронизация
видового и звукового ряда. Это… собственно… как понимать?
И вот наши двое монголов лежат рядом под одеялом. Над ними -
мечтательные звезды, отражаются и мерцают в задумчивых глазах.
Познер чуть откашливается и переводит:
- Я так счастлив, что судьба подарила мне еще одну ночь с тобой.
И ответ:
- Я знаю, что это нехорошо. Даже преступно. Но ничего не могу с собой
поделать…
- Иди ко мне, дорогой, иди же скорее…
Все. Зал затаил дыхание. Иногда чей-то судорожный вздох и всхлип.
Неужели???!!!
- Так, - говорит Познер. - Если переводить дальше, я прошу указания. Там
текст эротического характера.
- Переводи! - сдавленно командуют в темноте из президиума.
- Глубже, - с механическим бездушием робота переводит Познер. - Твой
нефритовый стержень силен.
Утро, солнце, овцы, степь, двое в седлах:
- Тебе было хорошо со мной?
- Мне еще никогда не было так хорошо.
Обвал. Ужас. Сенсация. Не может быть!!! Вот это засадили
братья-монголы!!! Извержение вулкана, взрыв фестиваля: полнометражный
художественный фильм о гомосексуальной любви двух пастухов, коммуниста и
комсомольца, в далеком монгольском скотоводческом колхозе.
Всем как по шприцу адреналина засадили. Затаили дыхание, и глаза по
чайнику, ушки к макушке сползли и растопырились.
Поймите, это были те годы отсутствия секса в СССР, когда в последнем
слове на суде огребающий свой срок знаменитый режиссер Параджанов
саркастически произнес: «Все может простить Коммунистическая Партия, но
половой член в заднем проходе - никогда! » И получил десять лет лагерей.
Н-ну, мы не говорим уже, что в Средние века гомосексуалистов сажали на
кол.
Уважение к меньшинствам тогда было не в моде. Тогда и большинство-то в
грош не ставили. Но вообще это все - статья за мужеложество. Что делать?
…
В президиуме - свист и шип, словно змеи совещаются. И вердикт шепотом:
Черт их знает, этих диких пастухов… кто там с козами живет, кто с кем…
Товарищи, это первый монгольский полнометражный художественный фильм на
нашем фестивале. Надо поддержать. У них тоже отборочная комиссия,
партком, международный отдел, братская партия. Значит, так надо, если
отправили такой фильм.
А на экране:
- Эта любовь дает мне счастье и гордость! - заявляет юный пастух старшим
членам своей семьи.
- Я боюсь, чтобы это не испортило тебе жизнь, - тревожится мать.
- Старший товарищ не научит его плохому - сурово возражает отец.
Черт. Мы и не знали, что в социалистической Монголии вот так относятся к
гомосексуализму. Товарищи, да ведь они в него шагнули прямо из
феодализма. А возможно, в развитии сюжета они будут преодолевать свое
прошлое?
А- а-а! Вот и кульминация -общее собрание прорабатывает наших
любовников. Народ волнуется в большой юрте, стол застелен сукном,
председатель звонит в колокольчик:
- Пусть наши, так сказать, друзья объяснят коллективу свое поведение.
Много лет мы боролись за социализм! (Аплодисменты.) Случались и раньше
подобные факты, мы их не афишировали…
А над головой у председателя, слева и справа, укреплены к походному
войлоку полога портреты товарища Сухэ-Батора и маршала Чойболсана, и
выражение лиц у них странно принаряженное…
Женщина с орденом на груди сжимает в кулаке меховой малахай и
выкрикивает:
- Эти моральные отщепенцы бросают вызов всем честным труженикам! - И
срывает гневную овацию всей этой, так сказать, красной юрты.
А старший пастух выходит и говорит:
- Я полюбил его всей душой… и всем телом. Вы можете меня судить и
расстрелять, но я ничего не смог поделать с собой. Но верьте: я старался
учить его всему хорошему!
И - представьте себе! - он переламывает настроение этой
колхозно-овцеводческой общины, и она ему сочувственно кивает и
аплодирует.
А младшего встречает смехом и свистом! И он оправдывается:
- Я ничего не мог поделать! Сначала я не понимал, чего он от меня хочет.
А потом он подчинил меня своей воле…
Драма, короче, страшная. Он предал своего старшего любовника и попытался
начать чистую жизнь. А тот все приезжал к нему и снова склонял к
сожительству.
М- да. А потом старший погиб во время грозы и бури, спасая колхозный
скот. И хоронили его торжественно всем колхозом. А младший страшно
каялся и лил слезы на его могиле. А в конце ехал по степи и пел
счастливую песню об их любви, ушедшей навсегда…
Народ был просто громом поражен, в смысле кинозрители. Гомосеков все
брезгливо ненавидели, а вот эта драма просто заставила расчувствоваться.
- Тоже люди, понимаешь…
- Тоже любят…
- Слушайте, но кто мог ожидать, что монголы залудят такую мощную работу!
- А ведь это, ребята, и на Золотого Льва натянуть может… и на Оскара!
То есть обсуждение приняло необычно живой характер. А фильм поставили на
специальный приз по ходу идущего конкурса. Н у, на первое место все же
нельзя: гомосексуальная тема как-никак, однополая любовь, идеологически
все же не очень. Но - национальная своеобычность. А вот оригинальность
темы, смелость режиссерская, нетривиальная коллизия… и камера-то не
такая плохая, и игра актеров, товарищи! - как это все без лишних эмоций,
все изнутри показывают, по Станиславскому… Короче - фильм что надо.
Высокое фестивальное начальство, которому прохлаждаться некогда,
потребовало фильм себе на просмотр. Они первые четыре смотрят: для
порядка, - кому призы давать и премии. Смотреть все им некогда.
А монгольская группа уже подъехала. И в малом спецзале, в уголку за
пультиком, лампочка на черном щупальце пюпитр освещает, монгольский
переводчик излагает события:
- Здравствуй, Цурэн! Как скот, здоров?
- Спасибо за лекарство, Далбон! Те четыре овцематки, что болели, теперь
совершенно здоровы.
Начальство терпеливо ждет, когда начнется гомосексуальная любовь. Оно
проинформировано в деталях и тоже хочет приобщиться к оригинальному
монгольскому кино.
А разговоры все о поголовье, о методах содержания скота. О повышении
рождаемости овцематок и выживаемости ягнят. Привес обсуждают - плановый
и сверхплановый! И голосуют за резолюцию всем собранием.
Стоп! - говорит секретарь по идеологии Республиканского ЦК, он же
куратор фестиваля. - Вы эту производственную драму нам совать бросьте.
Мы понимаем ваши сомнения, но, чувствую, вы просто заробели!
Свет вспыхивает, фильм останавливается, монгольский переводчик краснеет.
Мнется неловко.
- Ничего не стесняйтесь! - говорят ему. - Мы все понимаем. Это
искусство. Национальные традиции уважаем. Реалистическая форма,
социалистическое содержание. Так что - переводите точно!
С переводяги пот льет: на таком уровне прессуют! - и переводит:
- Может быть, тебе лучше поехать в город? - (говорит сыну-скотоводу
ласковая мать.) - Ты сможешь выучиться на учителя или инженера, люди
будут тебя уважать.
А отец ей возражает сурово:
- Сотни лет наш народ выхаживал скот в этой суровой степи. Это наше
богатство. Даже на монете скотовод скачет за солнцем! И долг нашего сына
- быть там, где трудно. Там, где нужнее родине.
Руководящие товарищи раздражаются. У переводчика сконфуженное лицо, но
упирается на своем как баран. А любовники под одеялом рассуждают о
выхаживании недоношенных ягнят! В зале посмеиваются.
- Так, - принимает решение секретарь по идеологии. - Нечего тут глаза
нам замазывать. Давай сюда старого переводчика!
Бегут за Познером. Познера нигде нет. Долго ищут, приставая ко всем. В
конце концов вышибают закрытую дверь и вытаскивают его из комнаты тугих
девочек.
Познер необыкновенно благодушен, белозубо обаятелен и поддат. Не совсем
понимает, куда и зачем тащат. В конце концов пихают его за пульт. С
наказом:
- Переводи, как тогда!
На экране овечье стадо, и болезненно подпрыгивающий в седле пастух
поверяет пространству, лаская парнокопытных счастливым взором:
- Сначала мне было больно. Я стыдился своего желания. А потом стал
хотеть этого ощущения. - Механической гайморитной скороговоркой строчит
гундосо Познер классический киносинхрон.
Руководящие товарищи замирают. Непроизвольно сглатывают сухим горлом.
- Стоп! Сначала поставьте!
И Познер гонит эту скотоложескую гомосексуальную эротику. Нет повести
печальнее на свете, чем повесть о Ромео и де Саде.
После чего удивительным и нетипичным фильмом заинтересовались в ЦК
Узбекистана. Щекочет тема и обжигает. Эдакая клубничка с монгольским
кумысом! Над фильмом засиял ореол стильного.
В ЦК пригласили монгольского переводчика и выгнали вон и его. И снова
позвали Познера.
А он уже прет с креном на автомате без заднего хода: а, завтра
забудется.
Короче, они пришли к выводу, что из неловкости и конспирации монголы как
бы маскируют в СССР свой фильм под скотоводческий, хотя на самом деле он
о трагедии феодальной любви, наказуемой социалистическим законом. Работа
за гранью риска, безоглядно откровенная и поразительно народная по
душевности характеров.
И фильму дали «Специальный Приз». С формулировкой: «За нетрадиционное
освещение современной проблематики тружеников монгольской степи».
Прессе, конечно, все было прекрасно известно про настоящий перевод и про
попытки авторов фильма скрывать истинный смысл работы и стесняться его.
Поэтому корреспондентка журнала «Искусство кино» постаралась построить
вопросы своего интервью как можно тактичнее:
- Скажите, пожалуйста, - наклоняла она декольте под нос монгольскому
режиссеру, скромному молодому человеку, похожему на Джеки Чана в
замшевой куртке и черных очках, - как вы пришли к основной теме вашего
смелого фильма?
- Эта тема волновала меня всегда, - отвечал он. - У нас вообще весь
народ этим занят. Это часть нашей культуры и истории.
- А как вы относитесь к женщинам?
- Женщина - это друг мужчины, помощник, товарищ в партийной работе.
- А какие мужчины вам нравятся? …
- Храбрые, сильные, работящие. Настоящий друг не бросит тебя никогда!
- А вас когда-нибудь бросали друзья? - расхрабрилась журналистка в
легком головокружении от откровенности темы.
- Случалось, - режиссер вздохнул.
- Вы… сильно переживали?
- Конечно. Кто бы это не переживал?
- А… если мужчина любит женщину?
- В этом фильме меня это не интересовало. Я поставил перед собой задачу
раскрыть основную тему. И чувства между мужчиной и женщиной тут могли
только помешать, отвлечь от более важных переживаний. Помыслы героев
имеют иное направление, понимаете?
- Вы верите в любовь?
- Разумеется.
- Как вы думаете, главный герой утешится после своей трагедии?
- Он молодой, ищущий. К нему нашел подход секретарь комсомольской
организации. Там уже возникло настоящее взаимопонимание.
- Так что можно сказать - настоящее счастье всегда впереди?
- Конечно. Как всегда.
- А… это чувство не осложняет жизнь героя?
- Какое?
- Ну… главное?
- То есть любовь к основному делу? Конечно осложняет. Да еще как… Но в
этом и счастье! Это делает жизнь богаче, наполняет ее смыслом.
Журналистка озаглавила свое интервью «Любовь по-монгольски» и по
возвращении в Москву сдала в «Искусство кино» сенсационный материал,
первым результатом чего явилось вышибание ее с работы с треском, а
вторым - модернистские слухи об ее жизни в коммуне тибетских
гомосексуалистов.
Но. Но. Фильм полгода спустя был представлен на Московский
кинофестиваль!! И тусовка ломилась на него, куда там Антониони. И
получила свои удои овцематок и ремонт кошар.
- Сволочи, - сказали любители кино. - Уроды. Это же надо - переписать
весь звук!
Светское- то общество, имея доступы к информации, знало достоверно:
Москва приказала своим меньшим монгольским братьям превратить прекрасную
народную трагедию однополой любви в производственный роман; соцреализм
хренов.
- Вы знаете, в чем там дело, что они говорили на самом деле? -
передавали друг другу со вздохом любители… Мат входил в моду
эстетствующих салонов.
Познера вызвали в Идеологический отдел ЦК - уже Всесоюзного, и вставили
ему фитиля от земли до неба. Познер держался на пытке мужественно.
Показывал номер партийного билета и клялся под салютом всех вождей, что
переводил с листа, а точнее - просто читал, то, что ему клали на пульт.
Знал бы кто? - сдал гадов на месте: но в темноте лиц не видно! При этом
он был такой обаятельный и преданный, проверенный
интернационально-коммунистический и полезный радиопропаганде на всех
языках, а глаза честней сторожевого пса… поднявшаяся в замахе
Руководящая Рука погрозила пальцем и отослала выметающим жестом.
Плюнули и спустили на тормозах. Но вспоминали долго, и до конца не
верили, что гомосексуальной любви не было.

Гномиков, гномиков садовых кому?
Мимими!

Когда-то я стану старенькой,
Седой и корявой старушкой
В засаленном старом фартучке,
С привязанной к попе подушкой.
И, ползая неуверенно,
Себе помогая клюшкой…
Нет, нет, я совсем не уверена,
Что буду такой старушкой.
читать дальшеС зажатой в зубах сигареткой,
С блестящей сережкой в ухе
Я буду старой КОКЕТКОЙ
На зависть другим старухам!!!
Я буду внучке - подружкой,
А внуку - партнершей в танце.
Я буду смотреть порнушку
И сочинять романсы.
Я расскажу своим внукам,
Пока им еще неизвестно,
Что жизнь - занятная штука,
Что жить - это так интересно!
Я их научу смеяться -
В голос, а не украдкой.
Я их научу держаться
За жизнь ЭТУ мертвой хваткой.

И как-то снежной зимою,
Свой коньячок попивая,
Устало глаза прикрою,
Скажу: «Неплохо жила я».(с)